Слева от них поднялся маленький угрожающий переполох: общественное мнение.
А при виде пассивных можно было вообще помереть со смеху: ласковые и шелковистые, с медовыми голосами и каким-то отблеском во взгляде, мерцающим, покорным и неуловимым. Даниель не выносил их смирения, у них постоянно был вид сознающихся пред судом в своей вине. Ему хотелось их избить; человека, который сам себя приговаривает, всегда хочется принизить, чтобы еще больше его уличить, чтобы начисто уничтожить то скудное достоинство, которое он еще сохранил.
Это глупое упрямство злило его; он хотел его одолеть. Он был одержим безобразным желанием: подавить это сознание, рухнуть вместе с ним в пропасть унижения. Но то был не садизм: нечто более чувственное, влажное, плотское. Это скорее была доброта.
Скажу одно: твоя жизнь полна упущенных возможностей.
Да, но… именно это, – продолжал Даниель тем же легкомысленным тоном, – будет самым занятным. Сделать прямо противоположное тому, что хочешь. И почувствовать, что становишься совсем другим человеком.
Слева от них поднялся маленький угрожающий переполох: общественное мнение.
Разве мне по силам выбрать другой мир? Разве я еще свободен? Я могу идти, куда хочу, я не встречаю сопротивления, но это даже хуже: я в клетке без решеток, я отделен от Испании… ничем, и тем не менее это непреодолимо».
Свобода не помогает жить»
Ты не умеешь любить и обмирать от любви, Никогда не будет этого у тебя в крови.
