Как только стаканы опорожнялись, офицеры с покорным и усталым видом наполняли их снова. Но Мадмуазель Фифи при этом всякий раз разбивал свой стакан, и солдат немедленно подавал ему другой.
Три фамильных портрета на стенах -- воин, облаченный в броню, кардинал и председатель суда -- курили теперь длинные фарфоровые трубки, а благородная дама в узком корсаже надменно выставляла из рамы со стершейся позолотой огромные нарисованные углем усы.
нцию товарищи звали его не иначе, как Мадмуазель Фифи.