Вряд ли сваговцев могло расположить к себе желание рядовых немцев отмежеваться от злодеяний фашизма, сославшись на неведение. Эта тема была лейтмотивом моральных самооправданий беспартийных немцев и так называемых «пассивных нацистов». Ламентации, что «многие вступили в фашистскую партию только за страх и под угрозой лишения своего имущества» [220], доверия не вызывали.
В свое время, пережив «потрясающее ошеломление» [136] после поражения, немцы признавались советским офицерам, что «не думали остаться живыми от Красной Армии, т. к. их все время пугали зверствами русских Гитлер и Геббельс» [137]. Некоторые готовились к смерти, «переживали панику и животный страх в связи с приближением полного разгрома Германии» [138]. Подобным страхам поначалу было легко противопоставить простые факты повседневного бытия. «Немцы увидели, что мы их не расстреливаем и выдаем хлеб», — так определил эти факты маршал Жуков [139]
Для архаичного мышления (неграмотный или полуграмотный рабочий или крестьянин 1920–1930‐х годов) бдительность, пусть и новое слово, но отразившее вековое настороженное восприятие чужого. Другое дело сваговец, человек послевоенный, много повидавший, приоткрытый в силу жизненных обстоятельств миру. Его не удалось целиком и полностью заразить психозом бдительности