Культурная эволюция создала социальный мир, который усилил способность естественного отбора формировать наше инстинктивное стремление к родственному альтруизму и диадической взаимности.
Мы когнитивно настроены на категоризацию “артефактов” (в том числе орудий и оружия): мы четко отличаем их от любых других предметов и явлений окружающего мира, таких как камни или животные. Когда мы думаем об артефактах, нас интересуют главным образом их функции, в отличие от растений и животных, а также неживых предметов вроде воды. Например, когда маленькие дети спрашивают об артефактах, они задают вопрос “Для чего это?” или “Что этим делают?”, а не “Что это такое?” или “Кто это?” – вопросы, которые интересуют их в первую очередь, когда они видят незнакомое растение или животное.
Зависимость нашего вида от огня и приготовления пищи на протяжении нашей эволюционной истории, вероятно, повлияла и на нашу психологию культурного обучения, сделав нас восприимчивыми к знаниям о добыче огня. Это пример тематической избирательности нашего культурного обучения. Дэн Фесслер, антрополог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, утверждает, что дети младшего школьного возраста (от шести до девяти лет) проходят фазу, когда им очень хочется узнать побольше об огне – и наблюдая за другими, и манипулируя с огнем самостоятельно.
Возможно, у вас включатся какие-то инстинкты для разведения огня, созданные естественным отбором, чтобы помочь нашим предкам решать эту постоянно возникающую проблему. Возможно, они подскажут вам, что делать…
С течением поколений этот процесс продолжается, а давление отбора лишь усиливается: чем больше накапливается культурных знаний, тем сильнее естественный отбор требует от генов, чтобы они обеспечили своему носителю отличные способности к культурному обучению и еще более крупный мозг, способный освоить неукротимо растущий массив культурной информации. Это видно из иллюстрации 5.1. Представьте себе, какая память, то есть объем мозгового хранилища, требовалась каждому из шести поколений приматов. В Поколении 0 за всю жизнь можно было придумать что-то одно, поэтому и объема мозга должно было хватать на одно изобретение, не больше. Однако к Поколению 5 нужно было хранить в памяти уже Т**, Т2 и Т3 и при этом хорошо знать, как они сочетаются друг с другом. Объем памяти, необходимый примату из Поколения 5, желавшему получить хоть какой-то шанс пережить других членов популяции и оставить больше потомства, был втрое больше, чем у Поколения 0, и такой прирост произошел всего за шесть поколений. Если гены, увеличившие объем мозга у Поколения 6, распространятся, естественный отбор на увеличение и улучшение мозга не прекратится, поскольку культурная эволюция будет и дальше расширять культурный репертуар – корпус ноу-хау, который индивид может усвоить, если будет для этого достаточно хорошо снаряжен. Этот культурно-генетический коэволюционный храповик и сделал нас людьми.
Главная мысль моей книги состоит в том, что в ходе эволюционной истории нашего вида мы пересекли этот эволюционный Рубикон относительно рано – вероятно, примерно тогда же, когда возник род Homo, то есть около двух миллионов лет назад, и именно тогда культурная эволюция стала главной движущей силой генетической эволюции нашего вида. Взаимодействие культурной и генетической эволюции запустило процесс, который можно назвать автокаталитическим: он сам вырабатывает топливо, которое его питает. Как только культурная информация начала накапливаться и порождать культурные адаптации, давление отбора на гены сфокусировалось на улучшении психологических способностей к приобретению, хранению, переработке и структурированию массива повышающих приспособленность навыков и практик, которых становилось все больше в умах товарищей по группе. По мере того как генетическая эволюция совершенствовала наш мозг и способность учиться у других, культурная эволюция порождала всё более многочисленные и эффективные культурные адаптации, которые продолжали поддерживать отбор на способность мозга все лучше усваивать и сохранять эту культурную информацию. Остановить такой процесс под силу лишь внешним ограничениям.
Это выученное усовершенствование культурного обучения позволило нам накопить еще больше культурного ноу-хау, тем самым подтолкнув генетическую эволюцию, которая, в свою очередь, укрепила наши врожденные способности к культурному обучению
Исследования маленьких детей показывают, что люди быстро начинают делать ставку на то, чтобы внимательно следить за окружающими и учиться у них, нередко применяя навыки ментализации, и с готовностью пользуются критериями наподобие престижа и успеха, чтобы понять, у кого стоит учиться.
Но есть и другое возможное объяснение: способность к ментализации возникла у нас в ходе генетической эволюции, чтобы мы лучше догадывались о целях, стратегиях и предпочтениях наших моделей, а благодаря этому точнее подражали им и, следовательно, лучше учились. Или, может быть, изначально эта способность развивалась для хитростей, обмана и манипуляций, но потом ей нашлось другое применение, связанное с культурным обучением.
Многие исследователи-эволюционисты в целом согласны, что ментализация играет важную роль, однако утверждают, что подобные когнитивные способности развились у нас в ходе генетической эволюции, чтобы мы могли лучше обманывать членов нашей группы и манипулировать ими: это входит в гипотезу макиавеллиевского интеллекта