в разгроме ни в чем не повиннойвещибольшебессмыслицы, чем в убийстве ненавистного человека. Живой человек может собой представлять живое действующее зло. И хотя это ужасно, все же в расправе с ним есть хоть какой-то грубый практический смысл. Но когда человек в порыве ярости уничтожает вещь, которая для него безвредна и безопасна, — тут становится страшно.
Искусство — не последняя правда. Можно стать выше искусства, но нельзя одновременно стать выше его и остаться в нем. В этом сознании — гордое смирение художника.
Автор, однако ж, есть не механическое, а химическое соединение. Элементы, его составляющие, — Герой и Поэт — в чистом виде в природе не встречаются. Как никто не видал живого Онегина, так никто не видал и Поэта, отделенного от живого авторского существа. Если бы нам предстал Поэт иначе, как в соединении с Героем, то есть с человеческим существом Автора, — он показался бы нам кровожадным идолом, «болваном». Наличие демонического начала в Авторе житейски смягчается, а мистически очищается и искупается его человеческим естеством.
А стихотворец… с кем же равен он?
Он Тамерлан иль сам Наполеон.
Герой есть пушечное мясо поэзии. Поэт созерцает его судьбу бестрепетно. Сверхчеловек, олимпиец, демон, — Поэт лишен страсти, чувства, морали, смерти. Нельзя отрицать, что он страшен и может быть отвратителен. Позволительно отвергнуть его, но не иначе, как вместе с творчеством. Тот, в ком этот демон не заключен от природы или кто его изгнал из себя, никогда не существо