Мне стало страшно. Мне показалось, что я не помню, куда идти, то есть, лететь. Я и правда начал забывать, моя память сменилась беспамятством, тяжелым, липким, вязким, из которого не выбраться.
Окна на стенах института, увидев нас, взлетели, захлопали ставнями
Я видел только, как они перемалывают раз за разом события прошлых дней, Золушкин вспоминает мое – на хрена, Гольд мысленно шепчет – Долли, Долли, Долли, в памяти Аурелли грохочет ночной клуб, Аурелли спрашивает кого-то, что-то Вероники не видно, ты че, не в курсе, ее из петли достали…
Наверное, это и есть совесть.
Память, которую не убить.