— Здорово, да? — негромко произнес Хэл. — Вот бы всегда так ходить!
Эдвард скептически поднял брови.
— По такой грязи и среди куч мусора?
— Вместе и не таясь, балбесина!
вдвойне дает тот, кто дает вовремя
Эдвард улыбнулся по своему обыкновению, вполсилы, лишь уголками губ.
Сколько всего было за этой улыбкой! Целая жизнь, которую ее обладатель прожил, самостоятельно принимая и решения и ответственность за их последствия.
Воскрешение их связи напоминало утро в лесу, когда заря неторопливо освещает ветку за веткой.
Самые темные пути в нашей жизни те, по которым мы предпочитаем идти в одиночестве.
Таково уж свойство ночи — когда лежишь без сна, мысли оживают и превращаются либо в дивные цветы, либо в демонов.
Были детьми, которые всем должны — станут должниками взрослыми.
Хэл легкомысленно махнул рукой. Он чувствовал себя так, словно в жилах текла не кровь, а расплавленная сталь, словно он мог идти босиком по раскаленным углям.
— Да кто меня узнает, я во Вьене вообще не бываю, — но послушно набросил на голову капюшон и, плотно прижав ткань к щекам, повернулся к Эдварду, — смотри, я Робин Гуд! Я граблю богатых и отдаю их бедным!
Эдвард прыснул.
— Кого, богатых?
Но Хэла уже опять несло, только теперь на волне нестерпимого счастья; он подхватил с мостовой какую-то деревяшку и, уперев ее в грудь Эдварда, точно меч, преградил ему дорогу.
— Стой и не шевелись, путник! — торжественно произнес он. — Немедленно признавайся, ты богатый или бедный?
Глаза Эдварда весело блестели, щеки потемнели от румянца, но он с неожиданной серьезностью произнес:
— Я богатый.
— Ах так! Тогда немедленно отдавай богатство, или смерть тебе! — Хэл свирепо сдвинул брови, хотя внутри все дрожало от еле сдерживаемого смеха.
— Не отдам! — Эдвард гордо вскинул голову и неожиданно улыбнулся чуть ли не до ушей. Хэл еще ни разу не видел у него подобной улыбки, она была словно солнце, брызнувшее в разрыв между туч. — Забрать мое богатство никому не под силу.
— Никому? — поддержал игру Хэл, хотя во рту у него вдруг пересохло, и он невольно опустил руку с импровизированным мечом.
Эдвард стоял перед ним, под быстро светлеющим небом, глаза его сияли, и весь город, полный людей, ненавидящих его, словно отодвинулся куда-то в неизмеримую даль.
Остались только они вдвоем.
— Никому. Ни одному человеку, — уверенно подтвердил Эдвард. Улыбка его стала слегка смущенной, но он все так же решительно закончил: — Потому что мы — это мы.
— Мы — это мы! — негромко повторил Хэл, задыхаясь от волнения.
И тут старческий голос откуда-то сверху проскрипел:
— А ну пошли вон, оглоеды! Спать дайте!
Глаза Эдварда смешно округлились, он захлопнул ладонью рот и, махнув Хэлу, помчался вниз по улице к воротам.
Хэл, давясь от смеха, последовал за ним.
Хэл легкомысленно махнул рукой. Он чувствовал себя так, словно в жилах текла не кровь, а расплавленная сталь, словно он мог идти босиком по раскаленным углям.
— Да кто меня узнает, я во Вьене вообще не бываю, — но послушно набросил на голову капюшон и, плотно прижав ткань к щекам, повернулся к Эдварду, — смотри, я Робин Гуд! Я граблю богатых и отдаю их бедным!
Эдвард прыснул.
— Кого, богатых?
Но Хэла уже опять несло, только теперь на волне нестерпимого счастья; он подхватил с мостовой какую-то деревяшку и, уперев ее в грудь Эдварда, точно меч, преградил ему дорогу.
— Стой и не шевелись, путник! — торжественно произнес он. — Немедленно признавайся, ты богатый или бедный?
Глаза Эдварда весело блестели, щеки потемнели от румянца, но он с неожиданной серьезностью произнес:
— Я богатый.
— Ах так! Тогда немедленно отдавай богатство, или смерть тебе! — Хэл свирепо сдвинул брови, хотя внутри все дрожало от еле сдерживаемого смеха.
— Не отдам! — Эдвард гордо вскинул голову и неожиданно улыбнулся чуть ли не до ушей. Хэл еще ни разу не видел у него подобной улыбки, она была словно солнце, брызнувшее в разрыв между туч. — Забрать мое богатство никому не под силу.
— Никому? — поддержал игру Хэл, хотя во рту у него вдруг пересохло, и он невольно опустил руку с импровизированным мечом.
Эдвард стоял перед ним, под быстро светлеющим небом, глаза его сияли, и весь город, полный людей, ненавидящих его, словно отодвинулся куда-то в неизмеримую даль.
Остались только они вдвоем.
— Никому. Ни одному человеку, — уверенно подтвердил Эдвард. Улыбка его стала слегка смущенной, но он все так же решительно закончил: — Потому что мы — это мы.
— Мы — это мы! — негромко повторил Хэл, задыхаясь от волнения.
И тут старческий голос откуда-то сверху проскрипел:
— А ну пошли вон, оглоеды! Спать дайте!
Глаза Эдварда смешно округлились, он захлопнул ладонью рот и, махнув Хэлу, помчался вниз по улице к воротам.
Хэл, давясь от смеха, последовал за ним.
