Но Ульрих прав: какой бы ругани ни заслуживало время, в которое мы живем, ругающий его и злящийся на него неизбежно наносит ущерб себе самому своей злобой и руганью, и ущерб этот заключается в утрате понимания того, что происходит на самом деле. Человек, во всем обвиняющий свое время, рискует упустить из виду, что причина его недовольства может таиться в нем самом, а отнюдь не в том, по поводу чего он изрекает пламенные инвективы.
Мы охотно верим в то, что человек всегда может осуществить задуманное им независимо от времени, в которое он живет, и вместе с тем с трудом смиряемся с мыслью, что дело, совершенное однажды, в определенное время, принципиально не может быть совершено в другое время.
Мне кажется гораздо более продуктивным оставить всякие претензии к внешним обстоятельствам и, обратив взор на себя, понять, что наша система ценностей, вне которой мы не можем себя мыслить, отнюдь не является чем-то абсолютным и вечным. Нужно также вспомнить, что тот тип людей, к которому мы себя относим и который определяется термином homo aestheticus, в свое время пришел на смену иному типу людей, с точки зрения которых мы, скорее всего, являлись тем, чем сейчас для нас являются филистеры. Этот предшествующий нам тип людей — homo religious — видел свое призвание в познании Бога и в единении с Ним. С точки зрения homo religious наш человеческий тип утратил онтологическую глубину богопознания и богообщения, подменив и то и другое религиозно-эстетическим переживанием и превратив взаимоотношения человека с Богом в нечто факультативное и в конечном счете необязательное.
