Чем меньше вокруг людей, тем больше леших, водяных и прочих духов.
Брезгливо отвернувшись, я мысленно повторяю ключевые фразы, которые репетирую уже третий день. «Барев дзес». «Шноракалюцюн». «Шноракалюцюн», — старательно выговариваю я, расплачиваясь с таксистом. И он, уже успевший понять, что я не грузин и не армянин, а «другое», отвечает с добродушным смешком: «У нас все говорят просто „мерси“».
На женщинах косметика в пять слоев и кричащие наряды по последней моде двадцатилетней давности. Мужики глушат чачу чуть ли не из горла. Шумно, пошло и весело. Как говорит мой друг Боря, «люблю все отвратительное». Особенно если как следует выпить
Потому ли, что человеком, который выбирает профессию врача, движет — помимо прочего — желание контролировать ситуацию, но, как выясняется, никакого контроля нет и быть не может? Или потому, что болезнь — это одиночество и врач, изо дня в день имеющий дело с чужим одиночеством, не может не примерять его на себя?
Потому ли, что «в окопах не бывает атеистов» и, согласно диагностике Кьеркегора, любая вера начинается со страха (вера слепа, да у страха глаза велики)?
Здесь, на краю света, достаточно пространства и времени, чтобы мысли человека могли уложиться в длинную обкатанную речь.
Итак, отправная точка путешествия — соцреализм Ананты Тура и магический реализм Курниавана. В центре обоих романов — сильная женщина, подчиняющая себе тех, кто обычно повелевает женщинами и диктует им правила в патриархальном обществе. В прошлом содержанка (у Тура) или проститутка (у Курниавана), героиня идет наперекор устоям и оказывается хозяйкой ситуации. Эти героини — неочевидные продолжательницы дела индонезийской суфражистки и просветительницы Раден Адженг Картини. Кроме того, оба писателя по-своему наследуют жанру, популярному в индонезийской литературе в начале ХX века: бытописательной повести о «ньяи», туземных содержанках европейцев. В начале XXI века «повесть о ньяи» получит развитие в «пряной литературе», как называют в Индонезии романы с сексуальной тематикой, написанные женщинами. Родоначальницей этого жанра считается Айю Утами, автор скандального бестселлера «Саман» о четырех раскрепощенных подругах и попе-расстриге.
Посиделки в подвальчиках, точь-в-точь из любимого фильма «Листопад». Домашнее вино, неизведанные деликатесы вроде цоцхали или абхазури
Кажется, главное, чему учат восточные психопрактики, — это с легкостью поддаваться обману зрения, пропускать через себя зрительный ряд, не фиксируя и не конспектируя; чувствовать, как пространство и время проносятся сквозь тебя, не оставляя по себе никакого следа. Чистый ветер — раз, и нет его, как нет и тебя. Никакого акынства, запоминания, силящегося овладеть; никаких старательных метафор, только непроизвольные оптические иллюзии; никаких фотографий на память, скрадывающих и без того мимолетную важность момента. Радостное созерцание, больше ничего
Впрочем, и медитация ведь несопоставима с философией. Точнее сказать, она достигает своих целей другими способами — не через умственное, а через физическое усилие, действие бездействия, помогающее ощутить собственный мозг не как основу мира, а как всего лишь один из органов нашего бренного тела. И вот медитация медитирует, философия философствует, и в результате всех их усилий получается Ничего. Пустота. Место, расчищенное для веры.
