наиболее «отличилась» в этом отношении гробница Ченти II, имеющая два скальных помещения и пять погребальных шахт. В ближнем ко входу помещении (размером всего 4,5 × 1,6 м) в ходе расчистки был обнаружен большой очаг, сложенный из сырцовых кирпичей разного размера, по-видимому взятых из древних сооружений (если бы их сделали специально для очага, они были бы одинаковыми). Очаг имел форму подковы (1,5 × 1,3 м) и сохранился на высоту трех кирпичей. Внутри оказалось множество керамических черепков, главным образом, от большой жаровни и винных амфор Римского времени. Размер жаровни вполне соответствовал поверхности печи, и мы предположили, что первоначально она располагалась сверху. Так получалась большая поверхность для приготовления пищи, под которой оставалось место для огня и дров. Следы копоти на жаровне догадку подтверждают.
Вот так одно из помещений гробницы Ченти II превратили в кухню, а его стены покрыли грубой штукатуркой на основе ила и соломы. Этот слой полностью скрыл рельеф на западной стене, выполненный в виде ряда «ложных дверей». В другом помещении этой гробницы — западном — жители тоже выровняли стены, так что первоначальное оформление в виде «ложных дверей» с имитацией свернутой циновки над ними («барабаном») не было заметно. Когда для съемки архитектурного плана гробницы Ченти II в 2011 году понадобилось высвободить из-под поздней обмазки оригинальные рельефы, рядом с таким «барабаном» «ложной двери» была сделана неожиданная находка.
уже несколько раз говорили, что скальные гробницы, высеченные в эпоху Древнего царства, поменяли свое назначение в I–II тыс. н.э. — они были заселены, из мест захоронения превратившись в жилища. Практически во всех гробницах, независимо от наличия внутри рельефных изображений, присутствует толстый слой копоти на потолке (как в гробницах Ченти I и Хафраанха) или еще и на стенах (в гробницах Персенеба, Перинеджу, Ипи, Хуфухотепа, GE 17 и GE 49). Жителей нисколько не смущало первоначальное назначение помещений. Они вбивали в стены гвозди, закладывали входные проемы или, наоборот, делали отверстия, вставляя в них оконные рамы. Часть всего этого сохранилась и до нашего времени.
Некоторые шахты (особенно в гробнице GE 17) использовались как свалки бытовых отходов: они содержали огромное число костей животных и битую керамику Римского, Византийского и Арабского периодов, среди них оказалось некоторое количество привозных сосудов. Селились здесь и позже, а на месте бывшего лагеря Вайса, как вы помните, даже был отель. Благодаря записям К.Р. Лепсиуса мы знаем имя одного из местных гробничных обитателей — «водоноса Ибрагима», занявшего гробницу Ипи после Кавильи. Надо сказать, что население достаточно терпимо относилось к рельефным изображениям — по крайней мере, в наших гробницах нет столь явных повреждений человеческих фигур, которые можно наблюдать на некоторых других древнеегипетских памятниках, например, в храме Рамсеса III в Мединет-Абу (западные Фивы), изображения царя и богов в котором испортили христиане-копты, приспособившие языческий храм для молебнов.
Сегодня скальные гробницы, в которых жил Питри (их часто объединяют под именем «гробница Питри»), находятся на территории российской концессии. Они были известны К.Р. Лепсиусу и имеют свои номера — LG 65, LG 66 и LG 67. Первая гробница принадлежала некоему […]ху. Хозяин второй часовни неизвестен: на входе сохранились лишь небольшие фрагменты его изображения и фигура жены. Хозяином третьей был врач по имени Уа. В 2015 году мы расчистили две основные гробницы, где жил сам Питри, и в ходе подготовки к раскопкам сделали их планы и 3D-модели. Все деревянные детали, конечно, исчезли — нет ни двери, ни полок, которые приладил молодой «Отец горшков» (мы уже говорили, что так впоследствии прозвали Питри за его любовь к керамике, важность которой для датирования археологических слоев он осознал одним из первых). Но углубления под полки остались, остались и ниши, в которых английский исследователь хранил припасы и оборудование, и даже, видимо, места для крепления гамака.
Английский археолог Флиндерс Питри у входа в скальную гробницу в восточной Гизе, где он жил
Для выполнения этой задачи Питри буквально поселился в Гизе, пробыв там с декабря 1880-го по май 1881 года. Когда пришла жара, ученый покинул плато у пирамид, чтобы вернуться туда в октябре того же года. На этот раз он жил в Гизе с некоторыми перерывами вплоть до апреля 1882 года. Будучи стесненным в финансовом плане, молодой исследователь искал недорогое жилье прямо у пирамид и в результате не придумал ничего лучшего, чем последовать примеру Мариетта и занять скальную гробницу сразу к югу от процессионной дороги Хуфу, а точнее — три скальные гробницы, соединенные проломами. Надо сказать, что жилище это прежде использовалось другим европейским исследователем — британским инженером Вайнманом Диксоном, тоже измерявшим Великую пирамиду. Питри укрепил разболтавшуюся деревянную дверь, оставшуюся от Диксона, наладил полки и повесил в гробнице гамак. Свое оборудование, гардероб и припасы он разложил по нишам, которыми изобиловала гробница. Молодой англичанин был крайне доволен новым домом: «Ни одно место не обладает столь постоянной температурой в жару и в холод, как комната, вырубленная в твердой скале. В холодную погоду в ней будто горит костер, а в жару она дарит приятную прохладу
Как уже известно, в первый визит в Египет Mариетт последовал примеру двоюродного брата и облюбовал для жилья в Гизе одну из скальных гробниц — гробницу Персенеба. Она расположена всего в нескольких десятках метров от часовни Ченти I, где бывал Нестор Л’От. Если сегодня забраться в гробницу Персенеба, то выбор Мариетта покажется самым логичным. Гробница хорошо защищена от ветра, при этом обвалившийся потолок северной комнаты создал что-то вроде внутреннего двора, пропускающего большое количество света и свежего воздуха. Напротив находилась безымянная гробница (мы дали ей номер GE 23), где жили слуги Мариетта. Она обращена к деревне, через которую осуществлялось снабжение рабочих, занятых на раскопках. От часовни Персенеба всего несколько минут ходьбы до Сфинкса, так что, поднявшись на плато над гробницей, Мариетт мог окинуть взглядом сразу весь свой раскоп.
В 2013 году, после обнаружения уникальной росписи в южной комнате гробницы Персенеба, наша экспедиция восстановила стены и потолок северной комнаты, а также заделала проход между часовней Персенеба и соседней гробницей GE 23.
По словам Гупиля-Феске, отель на территории будущей российской концессии содержал англичанин по фамилии Хилл. Этот инженер на египетской службе много помогал Вайсу во время раскопок120, а затем стал отельером в Каире. На выбор путешественников Хилл предлагал палатку или спальные места в оштукатуренных гробницах с установленными деревянными дверями. В некоторых даже были оборудованные кухни. В период разлива Нила путешественники могли высаживаться с лодки почти у подножия лестницы, ведущей к постоялому двору. И какой же английский отель без ростбифов? По свидетельству Гупиля-Феске, их гостеприимный Хилл с удовольствием жарил для постояльцев.
По словам Перринга, после того как в 1837 году экспедиция Вайса завершила работу, лагерь не был заброшен и продолжал функционировать в качестве… постоялого двора! Его использовали многие путешественники, побывавшие в это время в Гизе. В частности, два французских художника — Фредерик Гупиль-Феске (1817–1878) и Орас Верне (1789–1863). В ноябре 1839 года они прибыли в страну на Ниле, чтобы испытать техническую новинку — дагерротип. Гупиль-Феске и Верне стали авторами первых фотографий, сделанных в Африке. На одном из их дагерротипов запечатлен бывший лагерь Вайса напротив наших гробниц: пирамида Хуфу, обрыв восточного плато, обнесенная стеной площадка, к которой ведет каменная лестница; за оградой в юго-восточном углу стоит палатка. Гупиль-Феске оставил подробное описание снимка. Из него мы узнаем, что дагерротип был сделан 20 ноября 1839 года. К сожалению, сама пластина, похоже, утрачена, и изображение известно сегодня лишь по акватинте (разновидность офорта), сделанной с оригинального дагерротипа118. Тем не менее гравюра сохранила много интересных деталей. Например, оказывается, в конце 1830-х годов восточную стену гробницы Персенеба, разрушенную еще в древности, восстановили из кирпичей или каменных блоков119. К гробнице вела удобная каменная лестница. Неудивительно, что менее чем через двадцать лет в благоустроенной часовне Персенеба поселился один из самых известных египтологов — Огюст Мариетт.
В 1821 году Генри Солт записал свои воспоминания о раскопках Кавильи в Гизе, которые тот вел в 1817 году. Эти мемуары несколько раз частично издавались, однако первая публикация их в полном виде, со всеми иллюстрациями, увидела свет лишь недавно109. К своему тексту Г. Солт подготовил карту Гизы, где указал гробницу, занятую Кавильей. Также в тексте отмечается, что в ней сохранилась сцена с музыкантами, рисунок которой прилагался110. Положение гробницы на карте и изображенная сцена без труда позволяют заключить, что Кавилья жил в гробнице царского мастера маникюра Ипи (LG 80/GE 24). Сегодня она расположена на южной окраине российской концессии. По воспоминаниям современников, в жилище Кавильи было две комнаты111. Это означает, что на самом деле исследователь облюбовал сразу несколько гробниц, которые объединил в одно жилище: первая комната состояла, очевидно, из часовни Ипи, а вторая — то ли из часовни GE 56, то ли из соединенных часовен GE 56 и GE 57.
авилья активно приглашал Шампольона в Египет и присоединился к франко-тосканской экспедиции в Александрии. Не исключено, что именно он предложил Шампольону и Розеллини разбить лагерь на восточной окраине некрополя, где находился его собственный «дом».
Насколько нам известно, итальянский исследователь был первым египтологом, который поселился в скальной гробнице и таким образом основал долгую традицию. «Гробница Кавильи» была широко известна среди европейских путешественников, многие из которых находили там приют. В гробнице имелись застекленные окна, вход закрывала занавесь, на полу лежали циновки107. Воду обитатели брали из колодца, вырытого неподалеку. Обычно считается, что «Гробница Кавильи» разрушена108 или, по крайней мере, не идентифицирована. Однако это не так.
