пространства и тем самым создают основу для скульптурных письменных артефактов авангарда. Подобно стремящейся к трехмерности живописи, шрифт высвобождается из плоскости и переживается как пространственная форма. Изображение и письмо встречаются друг с другом в акте медиальной трансгрессии и образуют новые конфигурации — уже как пространственные искусства.
В этом пункте берет свой исток творчество Петра Митурича. Отталкиваясь от живописи и искусства рисунка, Митурич работает над созданием мультимедиальной художественной формы, которую он называет «пространственной графикой» или «пространственной архитектоникой образа»258. Поиски в этом направлении, предпринятые также Львом Бруни, Карлом Иогансоном, Владимиром Татлиным, Эль Лисицким и Александром Родченко, знаменуют выход плоскостных искусств за свои границы, в трехмерное пространство. О том, сколь различными путями двигались при этом перечисленные выше художники, можно
На сакральный статус книги в раннем авангарде покушались не единожды. Во-первых, авангард с самого начала выступил с радикальной письмоборческой претензией, громогласно артикулированной в «полемике манифестов»: «Ничего не пишите! Ничего не читайте! Ничего не говорите! Ничего не печатайте!»257 Во-вторых, в полном соответствии с письмоборческой интенцией в оформлении авангардистских изданий начинает преобладать принцип отрицания. Последний проявляется прежде всего в продуманной эстетике одноразовости, а также в использовании материалов и графических решений, которые предполагают не столько чтение, сколько рассматривание и тактильный контакт. С этой переориентацией на другие органы чувств связан сложный процесс переопределения текстуального и графического форматов, а также поэтологических концептов.
Рукотворность книг раннего авангарда, однако, преломляется не только в
Триада «игра — инфантилизм — антиутилитаризм» позволяет довольно точно охарактеризовать значительную часть художественных практик (в частности, практик письма), типичных для дореволюционного авангарда. Но что можно в этом отношении сказать о послереволюционном авангарде? В своей все более заметной ориентации на принцип утилитаризма он являет собой куда более противоречивую картину. Там, где художественное творчество берет себе за образец промышленный труд, искусство стремится стать производственным искусством, а эстетические объекты должны функционировать как предметы обихода, вопрос об игровом элементе либо не ставится вовсе, либо существенно пересматривается. Это изменение со всей