Тогда я не знал поразительную по своей утешающей силе, красоте и печали фразу Новалиса: «Кто умирает молодым, засветло возвращается домой».
Взгляд упал на Дамдина. Лицо его было таким, будто прекрасная нагая дакиня, к которой он, очарованный, протянул руки, повернулась к нему спиной, показывая кишечник со всем его содержимым, с пузырями газа и ленточными глистами.
Такова, в сущности, и война – с той лишь разницей, что вначале мы видим ее со спины, с парадами и развернутыми знаменами, а потом она оборачивается к нам оскаленным ртом трупа.
Я не нашел в ней того, что искал, не написал роман, не стал буддистом, зато, в отличие от Петербурга, где близость верховной власти искажает пропорции вещей, где призраки выдают себя за мужчин и еще чаще – за женщин, где книги сочатся туманом и на звон золота покупают запах пищи, где нет правды, а есть только целесообразность, здесь, на этой скудной земле, я жил среди живых, видел все цвета мира, ходил рядом со смертью, любил и был счастлив.