Образованные французы конца 1780‐х годов не доверяли холодному рационализму середины века, предпочитая более экзотическую интеллектуальную диету. Им хотелось нераскрытых научных тайн, не объясняемых рациональными методами. Они похоронили Вольтера и валом повалили к Месмеру
описанных Малле дю Паном: «Париж полон молодых людей, которые с легкостью уверяют себя в том, что они талантливы: клерков, приказчиков, адвокатов, солдат, которые видят себя писателями, умирают с голоду, даже попрошайничают, и пишут памфлеты».
С приходом Революции ненависть к угнетателям заставила их переключиться с философии на политику, и от прежней увлеченности природой огня и проблемой управляемости воздушных шаров осталась только зола. Марат, который до Революции был экспертом в этих двух областях, уступил место Марату-революционеру, но сохранил стремление к чему-то вроде общественного самоуправления в сфере науки: «Если кто-то и имеет право меня судить, то пусть это будет просвещенная и непредвзятая публика: лишь этому трибуналу я отдаю себя на суд со всем доверием — высшему трибуналу, чьи постановления вынуждены уважать даже научные корпорации». Месмер отвечал на нападки со стороны академиков примерно в той же манере: «Я обращаюсь к суждению публики».