Выбор Галины Юзефович

Страх перед ползучей экспансией технологий в области, прежде считавшиеся вотчиной свободной воли, — один из главных для дня сегодняшнего и, как следствие, едва ли не главный источник вдохновения для авторов современных антиутопий. Однако если большая часть такого рода текстов фиксируется на внешней, технологической стороне процесса, автора «Вместе» интересует, скорее, психологический аспект: как такое становится возможным, как это переживается, оправдывается и объясняется изнутри. Именно этой постановкой проблемы обусловлена вся логика повествования, фокусирующегося не столько на внешних проявлениях тотальной (и тоталитарной) диджитализации, сколько на внутреннем мире героини.

И это в наибольшей степени роднит книгу Дэйва Эггерса не с другими цифровыми антиутопиями, но с «1984», а Дилейни — с Уинстоном. Писатель проводит свою героиню в точности тем же, что и у героя Оруэлла, эмоциональным маршрутом — от ярости через хрупкую надежду к искушению, теплому принятию и дальше со всеми остановками к неизбежному отчаянию. Эта намеренная рефлексивная рифма явно имеет целью показать, что не так важно, где находится источник тоталитаризма — внутри, как в мире «Вместе», где человечество сдает все позиции добровольно, или снаружи, как у героев Оруэлла, которым и сдавать-то нечего, всё и так отнято. Результат один, так что, вероятно, ответ на вопрос, почему люди так легко мирятся с несвободой, так легко впускают внешнюю силу (будь то государство или цифровой контроль) в пространство персонального, следует искать не во внешних обстоятельствах, а в душе человеческой.

Читать рецензию: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4010154/

Девушки буквально на несколько метров отходят от машины в поисках ягод и… теряются. Уверенные, что в два счета найдут дорогу, они уходят в лес все дальше, теряясь уже окончательно.

Постоянный голод, жажда, холод, порезы, ушибы и страх стать добычей диких зверей — их удел на ближайшие дни, а может, недели. Понемногу чувство времени пропадает, дни и ночи слипаются в один бесконечный кошмар, тем более пугающий, что героиням начинает видеться что-то, чего в лесу, даже самом диком, северном, быть не должно. И определить, что это — бред измученного сознания или нечто если не материальное, то, во всяком случае, объективно существующее — уже невозможно. Девушки словно бы пересекают магический порог, оказываясь в ином мире — мрачном, архаичном, населенном невиданными тварями.

Параллельно с историей пропавших девушек разворачивается другая история, объединенная с первой лишь относительной территориальной близостью. Небывало жарким летом в карельскую деревню переселяется странноватое семейство: мальчик лет девяти, его отец, тетя, дядя и строгая бабушка. Несмотря на общую приветливость, домовитость и респектабельность новоприбывших, сельчане довольно быстро чувствуют: что-то с их новыми соседями не так. Какая-то вокруг них клубится неясная, но вполне ощутимая жуть. А когда в деревне начинают пропадать люди, подозрения сгущаются до состояния уверенности.

Читать рецензию целиком: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009930/

Изначально понятие «южная готика» употреблялось преимущественно иронически. Сумрачные, наполненные памятью об ужасах рабства романы о замкнутом мире американского Юга, населенного людьми, похожими на призраков, и призраками, неотличимыми от живых людей, в 30-е годы ХХ века воспринимались литературным истеблишментом (по крайней мере, его частью) как нечто неуместное, почти неприличное. Однако если долго прикладывать термин к таким бесспорным гигантам, как Уильям Фолкнер или Теннесси Уильямс, он неизбежно теряет свою ироническую составляющую, а вместе с ней и кавычки. Сегодня южная готика — просто определение для вполне конкретного литературного направления, респектабельного, густонаселенного и, несмотря на возраст, абсолютно живого.

«Пойте, неупокоенные, пойте» американки Джесмин Уорд — в некотором смысле его энциклопедия. Здесь есть и тяжкое наследие рабства, и обыденный повседневный расизм, и безрадостная жизнь «белого мусора» (этим пренебрежительным понятием на Юге называют белую бедноту, порой живущую хуже черных), и призрачные загробные голоса. Белый мужчина, чернокожая женщина, мертвый ребенок, живой ребенок, мудрый чернокожий старик, злобный белый старик — всех их мы как будто уже неоднократно встречали раньше.

Читать рецензию полностью: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009714/

Шахматный сюжет, да еще и разыгранный в таких деталях, с таким тонким знанием предмета (будьте готовы, что во время чтения вам не раз придется прибегнуть к помощи поисковика, если, конечно, вы сами не эксперт, без подсказок знающий, кто такая беспрестанно поминаемая героями Каисса, что такое шантрандж или вынесенная на обложку табия), казалось бы, напрямую отсылает к Набокову. Пожалуй, набоковские аллюзии и правда важны для «Табии тридцать два» (особенно в том, что касается стиля и собственно ткани текста), но все же главная, самая лобовая параллель — это не «Защита Лужина», а «За миллион лет до конца света» братьев Стругацких («А. Б. Стругацкого», как говорят в забывшем литературу мире Переучрежденной России). Должно ли ради чистого научного любопытства ставить под угрозу хрупкий баланс нашей жизни? Прав ли тот, кто идет к истине по руинам? Конаков не дает ответа на эти вопросы, вернее, дает сразу оба возможных, буквально разрывая своего героя напополам.

Читать рецензию полностью: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009671/

Роман о том, «как один человек увидел убийство, а его никто и слушать не захотел», в мгновение ока превратится в роман об устройстве памяти и о тех механизмах, которые мы используем, переписывая, перепридумывая собственное прошлое и в конечном счете самих себя.

Медленно, мелкими мазками автор будет заполнять лакуны в сюжете, до этого казавшиеся нам не ведущими к разгадке, а потому несущественными. Мы узнаем, что все же привело Ксандера на улицу, как на самом деле умер его брат, почему героя бросила любовь всей его жизни и что лежит (или, во всяком случае, должно лежать) в сундуке на чердаке у его друга. Плоская картинка, явленная нам на старте, развернется в трехмерную, а один узнаваемый сюжетный паттерн сменится другим — тоже узнаваемым, но описывать его в деталях значило бы полностью лишить читателя удовольствия.

Читать полностью: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009606/

Развернув типичный киношный сюжет в литературную плоскость, Шамиль Идиатуллин привносит в него эффекты, в принципе не реализуемые средствами кинематографа, заставляя нас не просто сопереживать героине, но буквально проживать, переживать ее состояния изнутри.

Известно, что литература требует от читателя куда большего сотворчества, чем кино: если второе представляет собой в некотором смысле готовый продукт, то первая требует значительного усилия по созданию внутри собственной головы виртуальной реальности, основанной на замысле писателя, но скроенной и сшитой по индивидуальной мерке. Как результат, при удачной настройке мозга и оптики книга «надевается» на читателя куда плотнее, чем фильм, пугая и трогая сильнее — именно в силу того, что в книгу каждый из нас неизменно инвестирует больше самого себя.

И в этом смысле «Бояться поздно» представляет собой просто-таки образцовый читательский тренажер. Обилие срезанных углов, пропущенных автором деталей и спрямленных фрагментов повествования открывает перед нами волнующую возможность вышить собственную историю по предложенной автором канве. Иными словами, не просто прочесть историю главной героини с комфортной и безопасной дистанции, но раствориться в ней, превратив в собственный опыт.

Подробнее: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009571/

Шпионский роман — объект, в отечественных литературных лесах практически не встречающийся: все попытки привить его к родным осинам заканчивались неудачей. А вот в литературе английской со времен Сомерсета Моэма и Яна Флеминга — отцов-основателей жанра — шпионский роман занимает почетное место на стыке литературы развлекательной, коммерческой с одной стороны и серьезной с другой. Драматизм (а то и трагизм) под покровом злой иронии и напускной бравады — фирменные черты британской шпионской традиции, которой Мик Геррон, сравнительно новая звезда этого жанра, блистательно наследует. И хотя многие, вероятно, познакомились с героями его цикла о приключениях горе-шпионов из Слау-Хауса по недавнему сериалу с Гари Олдманом в главной роли, это не повод отказаться от знакомства с литературным первоисточником — захватывающим, жутковатым и гомерически смешным.

Слау-Хаус — своеобразное шпионское чистилище, куда (с призрачной надеждой на реабилитацию) отправляют проштрафившихся контрразведчиков. Здесь прелюбодеев, растяп, пьянчужек, запойных игроков и прочих неудачников ждет кафкиански бессмысленное ковыряние в бумажках. Но главное из уготованных им наказаний — вечные издевательства и унижения со стороны местного Вельзевула, некогда влиятельного и легендарного, а ныне полностью опустившегося оперативника МИ-5 Джексона Лэма. Однако даже на улице этих нелепых и комичных лузеров изредка случаются праздники, и на их долю выпадает настоящая — то есть осмысленная и опасная — работа. А те, кому нечего терять, порой оказываются куда эффективнее, чем те, кто дрожит за свою карьеру.

Ставший бестселлером на Западе роман Оливи Блейк «Шестерка Атласа» — книга с предельно низким порогом вхождения. С первой же страницы читатель понимает, что попал в пространство, сотканное из старых добрых любимых штампов. Немного «темной академии», немного «Голодных игр», щепотка «Гарри Поттера», много магии и подростковой драмы — словом, все просто, надежно, без сюрпризов.

Сказанное отчасти справедливо: как и многие другие авторы, пришедшие в мир большой литературы из электронного самиздата, Оливи Бейк беззастенчиво копирует чужие идеи и приемы. Но, как водится, есть нюанс: из многократно переработанного сырья писательница ухитряется скроить историю комфортно узнаваемую, но при этом добротную и, как ни парадоксально, неожиданную.

Читать целиком: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009449/

Лилия — молодая женщина, которая нигде не задерживается надолго. Детство она провела, кочуя с отцом из города в город, ночуя в мотелях и обедая в дайнерах. О том, что предшествовало этой странной бродячей жизни, Лилия то ли не помнит, то ли не хочет рассказывать. Она страшится привязанностей и срывается с места при первых признаках близости. Но однажды мужчина, любящий Лилию достаточно сильно, отправится по ее следу в надежде не только найти беглянку, но и распутать тайны ее прошлого.

Повествование в романе Сент-Джон Мандел перетекает из одного временного слоя в другой, переливается литературными отсылками и цитатами. Тайны громоздятся на тайны, сон причудливо мешается с явью, создавая внутри романа особое, не вполне реальное, зыбкое пространство. Словом, назвать «Последний вечер в Монреале» легким пляжным чтением не повернется язык, однако если вам хочется полежать у моря с чем-то волнующим, странным, оставляющим по себе долгий след в памяти, то, пожалуй, роман Эмили Сент-Джон Мандел в этом качестве будет наилучшим выбором.

Читать полностью: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009449/

Югра, Монголия, Китай, Непал, Япония, самые глухие и нетуристические уголки Индии, Иран — список мест, о которых рассказывает Стесин, наводит на мысль о перечне достопримечательностей, слегка расцвеченном авторскими эмоциями. Трудно представить себе описание, менее соответствующее «Азиатской книге». Куда бы автора ни заносила судьба, его интересуют не развернутые к туристу яркие витрины, но непарадная и непубличная жизнь за ними, обычные люди, маленькие локальные истории и проступающая сквозь них большая История. Иными словами, Стесин путешествует не только в мире материи, но и в первую очередь в мире идей.

Читать полностью: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009449/

В своей книге «Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности» историк и доктор исторических наук Наталия Лебина умело проходит между Сциллой сентиментального умиления и Харибдой безусловного отрицания, всматриваясь в предмет своего исследования сразу и с теплой человеческой эмоциональностью, и с прохладной академической объективностью. Как результат, ее «Хрущевка» далеко выходит за рамки заявленной темы, оборачиваясь исследованием не столько материального объекта, сколько значимого культурного символа, своеобразного средоточия жизни целой эпохи.

Опираясь на официальные документы, художественную литературу, воспоминания, газетные публикации и карикатуры из юмористического журнала «Крокодил» (они обеспечивают визуальный ряд книги), Лебина выстраивает свой нарратив как своеобразное путешествие извне вовнутрь. Читателю предстоит из дальних и ближних окрестностей хрущевок, от магазинов и автобусных остановок, сквозь дворы, лестничные клетки и пролеты проникнуть сначала в «личные места общего пользования» (кухни, ванные и прихожие), а потом еще глубже — в святая святых частной жизни, в спальни и так называемые общие комнаты.

Читать целиком: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009371/

Героиня «Йеллоуфейса» — Джун (сокращение от «Джунипер») Хейворд — не слишком удачливая молодая писательница. Первый роман Джун провалился, новых идей нет. Все, что ей остается, — это с иссушающей душу завистью наблюдать за успехом своей талантливой однокурсницы и подруги, блистательной Афины Лю, красотки китайского происхождения и восходящей звезды американской литературы.

Но однажды героине выпадает фантастический шанс. Во время празднования своего первого контракта с Netflix Афина самым нелепым образом погибает, подавившись блинчиком. И только Джун знает, что на рабочем столе у той остался лежать законченный черновик романа о забытом подвиге 140-тысячного Китайского трудового корпуса, внесшего неоценимый вклад в победу союзников на фронтах Первой мировой войны.

Соблазн слишком велик: в общей неразберихе Джун уносит рукопись Афины с собой, дорабатывает ее и публикует под собственным именем. И вот уже Джунипер Хейворд (или, как ее зовут отныне, Джун Сонг) не та унылая лузерша, которую знали окружающие, но автор громкого бестселлера, любимица прессы, обладательница гонорара с шестью нулями, а по совместительству самозванка и воровка, живущая в вечном страхе разоблачения.

Но есть вещи и похуже: не будучи китаянкой, она дерзнула выпустить книгу, повествующую о китайцах, и по нынешним временам грех этот едва ли не страшнее плагиата.

Памятуя о политкорректном морализаторстве «Вавилона», логично предположить, что в «Йеллоуфейсе» Ребекка Куанг тоже займет «образцово-правильную» позицию и, встав на сторону обворованной бедняжки Афины, примется сурово бичевать культурную апроприацию, расовую дискриминацию и имперские замашки белых. Однако — и в этом, пожалуй, главное достоинство романа — ничего подобного не происходит. В простой, казалось бы, истории преступления и наказания (да, как бы изворотлива ни была Джун, выйти сухой из воды ей не удастся) Ребекка Куанг находит многоуровневую сложность, облекая в слова то, о чем большинство не решается говорить вслух.

Читать целиком: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009306/

После недавней гражданской войны южные территории страны фактически оккупированы Китаем, жизнь в России не нищая и даже не страшная, но обшарпанная и скудноватая, перспективы скромные, общая атмосфера затхлая. Даша и Матвей, брат и сестра, едут через депрессивный российско-китайский юг — от Ростова до Пятигорска — на раздолбанной Матвеевой «Ниве». Даша — ученая из немецкого научного института, Матвей — нанятый ею водитель и решала, таскающий оборудование и (по крайней мере, в теории) разбирающийся с бытовыми проблемами. Брат с сестрой не общались много лет, но сейчас им вместе предстоит исследовать то, что на деликатном официозе называется «мортальными аномалиями», а на безжалостном народном языке — кадаврами.

За 10 лет до описываемых событий по всему югу России внезапно начинают появляться мертвые дети, ледяные, неподвижные и нетленные, как статуи. Переместить или уничтожить их практически невозможно, совсем уж игнорировать сложно, но адаптироваться и жить рядом вполне реально — ну а что, стоят себе, никого не трогают. Некоторые люди видят в кадаврах своих умерших родных, в ком-то мертвые дети пробуждают иррациональный страх и агрессию, кого-то оставляют равнодушными. Но, главное, параллельно с появлением кадавров начинаются странные выбросы соли: засаливаются плодородные некогда почвы, гибнет скот, соль оседает на одежде, портит вкус еды, проникает в жилища…

Оставаясь с нами, эти, как пишет Поляринов, «големы, слепленные из горя и памяти», становятся проклятием, мучительным напоминанием о прошлой вине, и все попытки избавиться от них лишь ухудшают ситуацию. Подобно вытесненному воспоминанию, непроговоренной боли, не вскрытому вовремя нарыву, они отравляют почву солью, а жизнь — отчаянием. И никакая грубая сила не способна с ними совладать, потому что против фантомов памяти она бессильна.

Читать целиком: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009284/

Триллер Яны Вагнер «Тоннель» начинается как классический роман-катастрофа, и тренированный читатель с первых страниц начинает ждать наперед заданной рифмы «роза». По законам жанра все герои в этой точке должны поделиться на благородных храбрецов с одной стороны и подлецов и трусов — с другой. Дальше, понятное дело, с потолка начнет капать, погаснет свет, провалится пол (ну, или случится еще что-то не менее ужасное), и медитативное ожидание сменится лихорадочным экшеном. Герои будут всех вызволять, трусы по мере сил пакостничать, выбраться на поверхность удастся не всем, но дети и животные не пострадают. Знаем, плавали.

Автор рушит наши комфортные ожидания буквально с первых страниц. То, что мы доверчиво приняли за роман-катастрофу, стремительно разворачивается в жесткую и жутковатую социальную антиутопию. Тоннель под Москвой-рекой оказывается моделью России или, если взять шире, всего мира. Точно так же, как и в реальности, люди здесь не укладываются в четкие амплуа, не делятся на хороших и плохих, храбрых и трусоватых. Они непоследовательны и подвластны сиюминутным порывам, ими движет то внезапное благородство, то лихая удаль, то злость, то сострадание, то иррациональная паника.

Подробнее: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009171/

Роман американца Дэвида Гатерсона ловко маскируется под юридический детектив. В суде живописного острова Сан-Пьедро, расположенного примерно в часе пути на пароме от Сиэтла, слушается дело об убийстве местного жителя, молодого рыбака и ветерана недавней войны (дело происходит в 1954 году), погибшего во время ночного лова. Однако в действительности большую часть текста занимают не судебные перипетии, а флешбэки, восстанавливающие прошлое главных героев и показывающие, как все они попали в ту точку, в которой находятся. Как результат — «Снег на кедрах» оборачивается не столько честным детективом, сколько пронзительной историей о старых ранах и ксенофобии (главный подозреваемый — американец японского происхождения), первой любви и ужасах войны.

Земля, лежащая в основании Йельского университета, сочится магией, которую используют тайные общества — так называемые Дома. У каждого Дома своя специализация: кто-то предсказывает будущее, кто-то наводит иллюзии, кто-то открывает порталы… И лишь один Дом — Девятый, или «Лета», — не практикует волшебство сам, но присматривает за остальными, поддерживая в Йеле магический порядок. Однажды в кампусе происходит жестокое убийство, и участнице «Леты» Алекс Стерн, девушке, способной видеть призраков, придется распутывать эту жутковатую историю. В своем романе Ли Бардуго сплавляет городское фэнтези с детективом, причем с обоими жанрами справляется великолепно. Хорошая новость: это первая часть цикла, продолжение следует.

Цикл детективов американца Роберта Маккаммона о помощнике судьи, а после частном детективе Мэтью Корбетте («Зов ночной птицы» — первая часть сериала) напоминает первые — и лучшие — детективы Бориса Акунина об Эрасте Фандорине. Только вместо Москвы и Петербурга конца XIX века Маккаммон переносит нас в Америку самого начала века XVIII. Нью-Йорк еще жалкое захолустье, Соединенные Штаты — колония Англии, в лесах кишат кровожадные индейцы и дикие медведи, а в чопорных гостиных процветает порок и плетутся самые жуткие заговоры, справиться с которыми под силу только Мэтью Корбетту — молодому, серьезному и при всем том неудержимо любопытному сыщику.

Любая попытка пересказать 700-страничный opus magnum Анны Старобинец оборачивается фиаско и недоумением. Лисы-оборотни? Оккультисты из НКВД? Зачарованные клады? Бессмертные даосы? Таинственные старообрядцы? Спящая армия императора Цинь Шихуаня? И все это в одной книге — серьезно? Да, серьезно — потому что из этой пестрой литературной ветоши Старобинец собирает текст виртуозно сложный по композиции, абсолютно захватывающий по сюжету и при этом крайне интересный стилистически. Словом, 10 из 10, по какой шкале ни меряй.

Семь талантливых и необычных студентов театрального колледжа, буквально одержимых Шекспиром. Живописное озеро в окружении леса. Дружба, пылкая настолько, что порой ее сложно отличить от влюбленности или, напротив, ненависти. Одно убийство. Шесть подозреваемых. М. Л. Рио идет натоптанной тропинкой Донны Тартт, с «Тайной историей» которой «Словно мы злодеи» вполне оправданно сравнивают чаще всего. Однако в данном случае речь идет не о механическом подражании, но о более чем успешной попытке, работая в рамках того же канона, создать нечто подлинно новое. Ну а немного Шекспира способно украсить вообще любой текст — и «Словно мы злодеи» подтверждает это правило.

В каждом романе англичанин Чайна Мьевиль проделывает один и тот же трюк: отгибает уголок скучной повседневности, обнаруживая под ним черт знает что. В «Кракене» за респектабельной витриной Дарвиновского центра вскрывается гнездо оккультистов, поклоняющихся гигантскому кальмару; секретное общество лондонмантов тайно руководит жизнью британской столицы; всесильное море открывает в городе свое представительство — четырехэтажный особняк, заполненный соленой водой от подвала до чердака, а профсоюз волшебных помощников выходит на забастовку. И посреди всего этого плотного, бурлящего, причудливого безумия молодому биологу, специалисту по моллюскам Билли Хэрроу придется, в сущности, против собственной воли спасать мир.