Коболок невозмутимо возлежит среди почерневшей травы — большой, белый, спокойный. Лежит, не открывая глаз. Лицом он похож на Будду, на эмбриона, на фарфорового котенка, на девочку, на маленького Ленина. Наконец неохотно приоткрывает он гармоничные губы свои, и слышится тихий голос:
— Я Коболок. Я от всех всегда уходил… И от тебя, шалава лесная, уйду!
А на панихиде Иван Никодимыч, уже совсем мертвый, сказал:
— Правду люди говорят, что я черт, милок. Только я не вредный черт, а чертежник, и чертежи у меня под сердцем.
Не оглянулся Дедка, а вместо того сотряс воплем своим одно мироздание за другим, и разбросал он в стороны руки свои, словно собирался обнять планету Нептун, и из ладоней его потекла светлая и переливающаяся Эктоплазма.
И соткалась Эктоплазма в колоссальную, необозримую, неистребимую, никому не ведомую Репку. И Репка эта стала тем миром, где теперь ты, детка, внимаешь с ужасом и ликованием этой обратной сказке.